Дитя_Ветров

Художественно оформленное пространство вырастает из философской идеи. Архитектор, скульптор, художник могут ничего не знать о философских школах и системах, но испытывают на себе их влияние, неважно, как оно транслируется - через институты власти или кружки вольнодумцев. "Роскошный часослов герцога Беррийского" создавался в пору, когда общество то бросалось в водоворот видений Мейстера Экхарта, то резало себя бритвой Оккама, не в силах выбрать между мистиками и рационалистами. Что есть мир - движение универсальных идей или сумма уникальных объектов? Что есть душа - независимая от тела субстанция или всего лишь организующий тело принцип? Что есть взгляд смотрящего - фиксация материальных очевидностей или познание нематериальных тайн?
читать дальше
Миниатюры календарного цикла Часослова - хроника непоследовательности, которой буквально дышала "осень средневековья". После захватывающего простора, ритма и любования молодой жизнью в "Июне" нас ждет словно бы срезанный "Июль". Сцены жатвы и стрижки овец производят двойственное впечатление. С одной стороны, тут есть пространство. Кажется, его даже много: фигуры жнецов свободно расположены на прямоугольнике поля: небо за башнями замка, тоже, вроде бы, не дает взгляду упереться в глухую стену. И все же, от "июньской" свободы не осталось и следа. Небо зажато подступающими с двух сторон горными пиками. Оно не плещется бескрайним океаном над землей, а будто "сползает", "утекает" за горизонт, и редкие облака смотрятся островами, проступающими на мелководье. Стройные башни замка утяжелены тщательно прописанным деревянным мостом: деталь любопытная, но лишняя в плане художественном. Овцы на лугу сбились в кучу и загромождают угол миниатюры справа от смотрящего.
Нагромождение деталей обычно вызывает чувство тревоги.
Используй автор "Июля" этот прием сознательно, мы получили бы "прото-Босха" или даже "прото-Бунюэля". Но художник (Поль Лимбург или кто-то другой, оставшийся безвестным), влюблен в мир и любуется им не меньше творца "Июня". Его восхищает все - от белых замковых стен до ослепительно-синего платья стригальщицы, от трогательных овец, похожих на левреток, до ножниц, которыми их стригут, от шляп жнецов до каменных блоков, поддерживающих мост. Торжество номинализма. Мир как сумма объектов, равно уникальных и равно ничем не объединенных. Готика видела скрепу мира в Боге. Возрождение углядит эту скрепу в разуме идеального человека. "Осень средневековья" не знает, чему отдать предпочтение, и чередует философские и художественные приоритеты как месяцы в календаре.

Простор, легкость, естественное, с переходами из одного тона в другой, небо, естественный ритм, в котором движутся персонажи, главное же — любование человеком, "венцом всего живущего", и миром вокруг — всё это делает "Июнь" из "Роскошного часослова герцога Беррийского" такой же квинтэссенцией принципов раннего Ренессанса, как "Май" — принципов готики. На первый взгляд, в миниатюре, изображающей покос, нет ничего принципиально нового: ни обнаженных тел, ни античных богов, ни переосмысления места и роли человека в социуме или мироздании. И все же, по сравнению с предыдущими миниатюрами, она принципиально нова. читать дальше Сюжет летних работ, привычный и традиционный, кочевавший из календаря в календарь, художник использует как материал для воссоздания реального мира. Все предыдущие миниатюры — живописные гностические трактаты, предельно насыщенные символикой, подразумевающие множество смыслов. Зритель буквально проваливается в них, оказываясь в лабиринте толкований живописного шифра. "Июнь" прозрачен, ясен и возрожденчески прост. Можно и здесь искать и найти символы — не символического искусства, видимо, вообще не существует — но очевидно, что автору "Июня" ближе не метафизика, а физика реального мира. Ему интересно, как располагаются по отношению друг к другу ближний и дальний планы, и как можно развернуть на них действие. Его интересует согласованность движений работающих людей, и как ее изобразить. Он замечает, что небо меняет цвет от зенита к горизонту. Он тщательно выписывает плывущую по реке лодку, тонкие ветви деревьев, камизы (рубахи) косцов и платья женщин, собирающих скошенное сено в стога. Любопытная деталь: косцы на миниатюре показаны полуголыми, а с точки зрения той эпохи они фактически обнажены. А вот головы их покрыты, и не только потому, что стоит летняя жара и солнце в зените. Выйти на полевые работы без штанов было делом привычным — одежду берегли, изнашивая часто до лохмотьев. Появиться же на людях с непокрытой головой считалось позором и утерей статуса что для женщины, что для мужчины.
Действие, как и на всех миниатюрах календарного цикла в этом часослове, разворачивается на фоне замка. На этот раз художник изобразил королевский дворец в Париже и одно из самых красивых сооружений эпохи готики - королевскую часовню Сен-Шапель. Сам же покос происходит на маленьком острове посреди Сены, одном из двух, существовавших до XVI века (они были засыпаны при возведении Нового моста в 1578-1604 годах). Возможно, в "Июне" изображен остров Жюиф и сельская идиллия показана там, где не так давно по приказу короля Филиппа Красивого сожгли великого магистра ордена тамплиеров Жак Молэ со своими соратниками. Увидеть остров и королевскую резиденцию так, как они даны на миниатюре, можно было из окон Невильского отеля в Париже, принадлежавшего герцогу Жану Беррийскому. И это тоже одна из примет Возрождения - поделиться со зрителем не сном, видением, грезой или размышлением над святой книгой, а тем миром, что просто открывается из окна.