Дитя_Ветров

вторник, 05 сентября 2023 в 13:52

Пишет LenaElansed:

URL записи

читать дальше

Минул год — месяцеслов закончен. Я несказанно рада, что мне удалось завершить этот обзор, несмотря ни на что. Хорошо получилось или не очень — судить вам. А для меня, благодаря комментариям Маримо Ю, это было новое открытие любимого произведения живописи Спасибо ему и всем, кто читал мои заметки о "Роскошном часослове герцога Беррийского".


Короткие дни, быстрые дни - словно гончие Времени настигают уходящий год, впиваясь в него клыками воспоминаний, на опушке декабрьского леса, деревья которого, словно зрители, обступили участников охоты, случившейся когда-то возле Венсенского замка и случающейся накануне каждого Рождества. "Декабрь", завершающий календарный цикл "Роскошного часослова герцога Беррийского", как и все миниатюры этого красочного универсума, одновременно до осязаемости земной и до осязаемости ирреальный. читать дальшеОхота - любимое зимнее развлечение средневековой знати, пополнявшее, к тому же, припасы для святочного стола. Охота - магический ритуал, демонстрирующий силу правителя, и пусть ко временам создания Часослова его смысл забылся, традиция осталась. А еще охота на кабана - самая подходящая из метафор завершения года, времени, в котором неизменно присутствует смерть - и новая жизнь, приходящая ей на смену. За пожелтевшими, словно выгоревшими на холоде деревьями на фоне изумительно выписанного неба, переходящего от насышенной бирюзы в прозрачный аквамарин, встают белые башни. Они кажутся плодом авторской фантазии, однако художник изобразил вполне историчский Венсенский замок. Эта деталь перекидывает мост от темы смерти к теме рождения - в Венсенсклм замке появился на свет заказчик "Роскошного часослова" Жан де Берри. Герцога Беррйиского мы увидим в "Январе", миниатюре, открывающей цикл сезонов, и будьте уверены - затравленный накануне Рождества кабан присутствует на празднике в честь Дня Трех Царей. "Декабрь" закольцовывает историю года, парадоксально открывая путь в новый месяцеслов. В парадоксах, переплетениях смыслов и взаимозаменяемости мимолетного и вечного заключена истинная роскошь "Роскошного часослова герцога Беррийского", самого, пожалуй, таинственного произведения в мировой живопоси.

Мир за окном обволакивает влажный сумрак. В нем, словно золотые паникадила, горят увядающие листья. Где-то в небе готовится дождь. И самое время вновь раскрыть "Роскошный часослов герцога Беррийского", вспомнить его календарный цикл - самое грандиозное повествование о жизни, уместившееся в двенадцати миниатюрах. Там Лимбург отряхает на лист пергаментный о жизни нашей сны...
читать дальшеКаждому порой снятся сны настолько яркие, логичные, убедительные в деталях, что даже долгое время спустя они кажутся действительнее реальных событий. Вместе с тем, каждый такой сон - символ, обобщающий наш опыт, переживания и вопросы. Подобным "сном" предстает календарный цикл Часослова. В нем скрупулезно переданы приметы эпохи - одежда и орудия труда, замки владетельных сеньоров и крестьянские хижины, труд землепашца и герцогский пир, купание в реке и соколиная охота. Все настолько достоверно, что "Роскошный часослов" используется в научных исследованиях самых разных направлений, от истории искусства до истории военного дела. В то же время календарный цикл Часослова - иносказание о суете всякой земной достоверности, ибо единственная Достоверность лежит за пределами зримого.
"Октябрь" подобен магическому зеркалу, в котором доверчивый зритель видит второстепенное, принимая его за основное. Мы принимаем за чистую монету зрелище сева озимых и боронования поля на переднем плане, горожан, прогуливающихся у Нельского отеля - на заднем, саму королевскую резиденцию, воспроизведенную столь тщательно, что теперь по этим рисункам историки реконструируют его внешний вид. Деревья по краям поля, сороки и грачи в правом переднем углу, разнообразные головные уборы добавляют всей картине реалистичности и обыденности. Но давайте зададим обратную точку отсчета и рассмотрим "Октябрь", идя не от первого плана к дальнему, а наоборот.
Вот замок - символ обитаемого и благоустроенного пространства. Здесь должна кипеть жизнь - и нам показаны люди всех сословий (придворные, идущий к замку монах, поднимающийся от реки крестьянин, рыбаки в лодках). Бегающие по набережной собаки делают сцену динамичной. Мы как будто не только видим, но и слышим день в разгаре его нехитрых дел и удовольствий.
Этот пестрый, звонкий, ежедневный мир отделен от переднего плана рекой. Вроде бы ничего необычного - все средневековые замки окружала водная преграда, но здесь река столь четко делит миниатюру на две части, что выглядит не конкретным географическим объектом под названием Сена (все изображенное происхдит в Париже), а переходом из мира в мир. И тогда лодочники становятся перевозчиками душ на другой берег, а каждая лодка ждет кого-то из прогуливающихся по набережной. И тогда чучело в виде лучника, стоящее посреди поля, чтобы отпугивать птиц, оборачивается уносящей души смертью - безликой, но всевидящей, застывшей в косной неподвижности, но безошибочно поражающей цель. Зерно созрело, упало в землю и - должно прорасти. И крестьяне, боронящие и засевающие поле, становятся воплощением евангельских притч о погребенном и воскресшем зерне и о зернах, расклеванных птицами, а сами птицы оборачиваются предупреждением против легкомыслия и праздности духа. Взгляните внимательнее - сеющий зерно на миниатюре смотрит не вниз, на землю, а вверх. Его глаза подняты к небу, он в мире, но не от мира, занят земным, но земным не отягощен, и силки, расставленные смертью, остались далеко позади него.
А замок и беспечных горожан, и реку, и чучело с луком и стрелой, и тех, кто трудится на первом плане - всех озаряет по-осеннему неяркий, созерцательный и тихий свет, идущий с безоблачного неба, из единого источника, хотя сам источник не виден тому, кто рассматривает миниатюру.

Сентябрь пахнет виноградом. Душистые гроздья не умещаются в корзины, распирают их, грозят вывалиться и вывалять все вокруг в сладком, пьяном соке. Еще не вино, но уже кружит голову, и молодой сборщик урожая, аппетитно надкусывая виноградную кисть, явно мечтает о том, чтобы опрокинуть чарку. Шапка лихо сдвинута набекрень, а взгляд как-то особенно задумчиво отведен в сторону от молодки на сносях. Может быть, все вполне благопристойно, и едок винограда - законный муж своей весьма недурной половины. А может быть, законный муж усердно трудится на сборе господского винограда чуть впереди, не подозревая, что кто-то тем временем поработал в его собственном "винограднике". Сюжет для "Декамерона" или иллюстрация к нему. читать дальшеХудожник, создавший передний план миниатюры "Сентябрь" в "Роскошном часослове герцога Беррийского", ориентировался на популярные в эпоху Возрождения сборники новелл, где обыгрывались все возможные варианты любовных похождений. Впрочем, не только занятная парочка, но и каждый персонаж здесь может стать героем плутовской новеллы, будь то меланхоличный, похожий на Пьеро, паренек, управляющий телегой с собранным урожаем, или еще один сборщик, непочтительно подставивший зад прямо под нос зрителю. Перед нами - страница живого, бойкого, непочтительно умного текста, и ковер виноградника, сотканный из бледных оттенков зеленого, голубого и желтого, выглядит ее виртуозным обрамлением, а светлые прочерки дорог - полями, что отделяют одну страницу от другой.
Самое интересное, что молодое вино плутовского переднего плана налито в старые мехи. Работу над миниатюрой начинал кто-то из братьев Лимбург, и начал он ее с заднего плана, с изображения замка Сомюр возле Анжера. Замок сохранился до наших дней, но не ищите в нем сходства с архитектурной грезой на миниатюре. Реальный замок неоднократно менял владельцев и даже назначение (например, служил тюрьмой в начале XIX века), но главное - кто бы из братьев Лимбург не начинал работу над этой миниатюрой, он создавал собственный сюжет, и это - сюжет аллегорического рыцарского романа сродни "Роману о Розе". Некая молодая женщина, которая выглядит как знатная дама, переодетая пастушкой, то ли направляется к замку, то ли выходит из него. В руках у нее дорожный посох, и стоит она - да, да, на том самом сказочном перепутье, когда любая из дорог ведет в неизвестность, но нужно выбрать одну, единственно верную. К даме приближаются осел и впряженные в повозку быки. Символ страстей? Опасностей? Испытаний? Что бы то ни было, оно рождает тревогу. Но из белоснежного замка скачет оседланная лошадь, и это видится знаком спасения из беды, ведь сам замок - скорее, храм Грааля, чем владение некоего земного и не слишком-то возвышенного человека.
Если бы автор заднего плана продолжил работу над миниатюрой, мы увидели бы еще одну мистерию в духе "Мая" или "Августа". Но пришла чума, художник умер вместе с заказчиком, а работу, уже для нового заказчика, продолжил Жан Коломб, мастер, придерживавшийся новых взглядов и нового направления в живописи. Рыцарский роман, как и готическое искусство, для него были пыльной ветошью, которую стоило сбросить с телеги современности, нагрузив телегу по-житейски увлекательными плутовскими байками. А поскольку миниатюра уже была наполовину готова, то он ее не переписал, а просто продолжил. Так и получилось, что влил новое вино в старые мехи. И, знаете, случилось чудо. Старые мехи выдержали. Два плана ужились друг с другом. Более того, все мистические ассоциации, связанные со сбором винограда, отчетливо проступают сквозь мирской мотив, взмывая к золотым флюгерам замка, к осеннему прозрачному небу и выше, выше, выше - к самому сердцу зрителя.

Август - сфера, сефира... зефирка? Священная полнота и профанная пустота, императорская щедрость лета и предчувствие скудного зимнего недосвета, расточительство царского пира и гобсековская экономия, адамов труд и полуденная праздность фавна. Время брейгелевского жнеца, месяц, долгий, как жизнь и короткий, как проглоченная на ходу сладость. Почти неземной в своей идеальной шарообразности и вытекающий в земное из сотен отверстий трансцендентной сферы, пьянящий вполне мирским вином, услаждающий вполне осязаемым медом. Август - свадьба года и поминки лета. читать дальшеОн связан с жатвой, что неизменно наводит на мысли об итоге дел земных, но та же жатва обещает сытую и беспечную жизнь и веру в то, что доживем до следующего августа и снова вкусим меда и вина, льющихся из переполненной благодатью небесной сферы. Никто в живописи не передал священно-профанный август лучше, чем Жан Лимбург, или Куртуазный мастер, или Мастер B (по атрибуции разных исследователей) - а, может, это ангел, попавший случаем в одно из владений герцога Жана де Берри - замок Этамп, развлекался и оставил людям эту удивительно красивую, странную, немного грустную и не вполне чинную зарисовку быта и нравов XIV столетия. У подножия замка кипят полевые работы - там жнут созревшее зерно, вяжут снопы, убирают их на телеги. И тут же, рядом с этим апофеозом труда - апофеоз блаженного ничегонеделанья. Уставшие от трудов праведных жнецы, мужчины и женщины, купаются в реке. Интересная деталь: мужчины купаются одетыми, а женщины предпочитают нырять в костюме Евы. Казалось бы, логично: все-таки цель купания - смыть грязь с тела, но мы в средневековье, когда к телу относились с натороженностью, и можно предположить, что наш не совсем известный художник не всю сцену срисовал, как видел, что он изобразил женщин, купающихся без одежды, из ренессансного интереса к обнаженной натуре.
На фоне этой суматошной летней обыденности движется почти ритуальная процессия. На самом деле, "Август" рассказывает о столь же привычном событии в жизни знати, как жатва для крестьян. Художник изобразил всего лишь выезд герцогской соколиной охоты, однако неторопливые движения, задумчивые взгляды, серьезные лица и пышные одеяния персонажей первого плана делают их похожими на пилигримов, отправляющихся поклониться особо почитаемой святыне. Соколы в их руках выглядят дарами святому патрону, а маленький золотой колокольчик на запястье придворной дамы, едущей позади своего кавалера на лошади с красной сбруей, заставляет вспомнить о четках. Скорее всего, "Август", действительно, принадлежит одному из братьев Лимбургов - только они умели поднять заурядное и привычное действие дворцового быта до уровня священнодействия, увидеть драгоценный камень сакрального в породе профанического и извлечь его из породы, заставив сверкать множеством граней, каждая из которых рождает искус нового толкования.
Процессия первого плана резко отделена от того, что происходит на реке и у стен замка - самой рекой, цветовой гаммой (желто-серая с вкраплениями зеленого на заднем плане и яркий, чистый жемчужно-серый и все оттенки синего с вкраплениями красного - на переднем), главное же - настроением. На первый взгляд, эти миры не соприкасаются, они дальше друг от друга, чем мы от соседней галактики, но август, лето, весь мир - сфера, в которой все заключено и все со всем перекликается: ярко-синее платье, брошенное на берегу купающейся крестьянкой и такой же ярко-синий упленд знатной дамы с выразительным лицом и обращенным внутрь себя взглядом; упомянутая дама, служащая центром притяжения всей композиции, и маленькие собачки у края миниатюры, композицию уравновешивающие, роскошная сбруя на лошадях и веселая зелень, окаймляющая поля, как будто на августовское изобилие тоже набросили сбрую, чтобы сдержать, удержать плоды летних трудов, надежд и ожиданий. Круговое движение участников соколиной охоты подчеркивает сферообразность мира, стремящегося ввысь, туда, где на небо, кажется, тоже накинули синий упленд и дальше, к еще большей и еще более томительной синеве, где сияет золотой шар в руках господина Солнце, а над ним гуляет златогривый лев и дева строгим выражением лица напоминает о том, что сладкая зефирка августа почти доедена и скоро наступит осень.